Все, кроме жреца и самого Тирли весело засмеялись. Мне тоже было как-то не совсем понятно, как мое описание эльфов, вполне академическое, я между прочим медицинский справочник по разумным изданный в Академии цитировала, могло совпасть с рассказами Тирли. Ведь майор говорил, что у них эльфов нету.
– Слушай, майор, – дернула я его за рукав, – а зачем ты обманываешь. Ты не объяснял мне выражение «рукожопые педерасты». И вообще, рукожопые то понятно, хотя у эльфов руки не оттуда растут, а как у всех нормальных разумных, из плеч… Или это значит что они руками в жо… эээ… этом самом ковыряются? Но зачем??? И кто такие педерасты?
Теперь заржал уже и Тирли, только жрец сохранял на лице какое-то не очень одобрительное выражение.
– А это пускай тебе сам капитан объясняет, если ты его конечно уговоришь, – отсмеявшись, но продолжая крайне ехидно улыбаться, сказал майор. Я состроила на лице свое самое жалостливое из вопросительных выражений и повернулась к Тирли. Однако он почему-то упорно от меня отворачивался, пытаясь подавить смех, и что-то неразборчиво бормоча. Я разобрала только что-то про маму эльфов, обещание засунуть кому-то язык в жопу и то ли предположение что у эльфов растет во рту мужской половой орган, то ли пожелание им его туда засунуть. Причем почему-то один орган и сразу всем эльфам… Ааааа, это что-то вроде оркского у них наверное, только у орков все ругательства связаны с фекальной тематикой, а у них – с постельной и вообще размножением.
– Слушай, а почему ты Тирли и Стингера «капитанами» называешь? Или они и в самом деле кораблями командуют, просто решили на суше повоевать? – решила поинтересоваться я. Все равно насчет их оркского они наверняка мне не ответят. Хоть перевод я благодаря амулету и получала, но он был что называется дословный, а многие слова были явно связаны в выражения с каким то скрытым смыслом, и тут понималка выручить уже не могла. А если я у них спрошу, скажут то же, что и наши, мол, приличной девушке это знать ни к чему.
– Ну, в нашем языке это слово означает не только командира корабля, – сказал майор, – Это еще и воинское звание. Ну где-то как сотник…
– У вас сотник равен капитану корабля? – я очень сильно удивилась. – Но ведь научится управлять кораблем гораздо сложнее, чем командовать сотней. Да и на корабле, особенно военном, больше сотни матросов как правило…
– Не совсем так. Просто это слово имеет два значения, никак друг с другом не связанных. В данном случае и Тирли и Стингер именно что-то вроде сотника, хотя сотнями никогда не командовали…
– А, я поняла, у нас так же примерно… Когда нанимают опытных воинов, им тоже дают офицерские звания. Чтобы обычные офицеры перед ними нос не задирали. Когда папа командовал охраной бургомистра Оэсси, у него было звание тысячника, хотя под его рукой было всего пять десятков воинов. А мама была помощником тысячника, хотя вообще никем не командовала. Вообще, в Оэсси пять тысячников, но из них только двое командуют таким количеством воинов. Шестым был мой папа, я не знаю кто после моего рождения занял его место, и седьмым – начальник контрразведки. У всех остальных воинов в городе звания были меньше.
– А кто в таком случае был общим главнокомандующим, – внезапно заинтересовался Стингер.
– В мирное время никто, – пожала плечами я, – у каждой тысячи – свои задачи. Их они и выполняли. Если надо было сделать что-то, выходящее за рамки задач – решения принимал весь магистрат голосованием. Непосредственно бургомистру подчиняется только тысяча городской стражи и его телохранители. Но тысяча городской стражи – это только название. Там человек триста-четыреста обычно. Ну теоретически на случай войны или еще какой опасности, магистрат голосованием выбирает генерала, начальника всех вооруженных сил Оэсси. Но уже очень давно не было задач, с которой не справилась бы одна из тысяч. Тысяча воинов – это очень много.
– Нда, и тут демократия, – с каким-то непонятным выражением лица протянул Потапыч.
– Ой, мой папа всегда так же это слово говорил. Только потом ругался очень сильно, когда думал, что я не слышу. И мне его значение объяснять отказывался, – ну вот, как только папу вспомнила, так сразу опять грустно стало и плакать захотелось. Чего то я совсем расклеилась…
– Слушай, Шелли, а ты как-то мельком говорила что есть какая-то одежда, чтобы наше обмундирование прикрыть можно было, – майор заметил мое испортившееся настроение и поспешил сменить тему.
– А, да пыльники. Тут в лесу пыли мало и ребята их должны были сложить в последний фургон, где все барахло каравана.
– Как они выглядят то?
– Ну как, как пыльники. Такие длинные, до земли, из грубой кожи, с рукавами, тоже длинными. Застегиваются спереди, сзади разрез почти до пояса, чтобы верхом было удобно ездить.
– Ага, я что-то такое видел, – кивнул Потапыч, – когда барахло перегружали…
– Так тащи сюда, – приказал майор, – примерим, как раз все в обвесе. Да, Шестой, приближаются в том же темпе?
– Ага, – жрец кивнул, – на закате остановились, минут на сорок, потом опять. Километров сто семьдесят – сто восемьдесят. Но ощущения немного другие…
– Ого, ваш жрец чувствует разумных на расстоянии? – у меня в очередной раз отвисла челюсть.
– Только вампиров. И то мы не уверены, завтра проверим. Ну раз время есть разрешаю тем кто не дежурит броню на ночь снять. А то мы завтра не группой будем, а командой инвалидов, если еще одну ночь так проспим. Ну где там четвертый, спать надо ложиться уже.
Потапыч приволок охапку пыльников и люди начали выбирать себе подходящие. С трудом, но оделись. Здоровяку пришлось хуже всех. Два пыльника он попросту порвал, пытаясь натянуть на свои широченные плечи. Так просто может и влезло бы, но на их кирасу, да еще и сумки… С огромным трудом один из пыльников Потапыч таки смог надеть не повредив. Швы угрожающе потрескивали, но вроде держались. Вот только коротковата ему одежка оказалась, полы были чуть ниже колена.